Священная книга оборотня - Страница 23

• Предыдущая
• 23 / 95
• Следующая

5) у мобильников-раскладушек внешняя антенна есть, корпус из-за этого неудобный, а прием в железобетонных зданиях еще хуже.

Женщина — мирное существо и морочит только своего собственного самца, не трогая ни птичек, ни зверей. Поскольку она делает это во имя высшей биологической цели, то есть личного выживания, обман здесь простителен, и не наше лисье дело в это лезть. Но когда женатый мужчина, постоянно проживающий в навеянном подругой сне с элементами кошмара и готики, вдруг заявляет после кружки пива, что женщина — просто агрегат для рождения детей, это очень и очень смешно. Мужчина даже не понимает, как он при этом комичен. Я в данном случае не намекаю на графа Толстого, перед которым преклоняюсь, я говорю вообще.

Но я отвлеклась. Я только хотела сказать, что гипнотические способности женщины очевидны, и любой, у кого есть в этом сомнения, может развеять их, зайдя в магазин дорогих безделушек.

До последней минуты я не догадывалась, что Александр подбирает подарок мне. У меня просто не было повода для таких мыслей. Я предполагала, что ему нужно купить сувенир для какой-нибудь гламурной фифы, и со всей серьезностью давала ему советы. Поэтому я почувствовала себя на редкость глупо, когда в конце он протянул мне пакет с двумя небольшими футлярами, за которые только что заплатил. Я этого не ожидала. А лисы должны предвидеть действия человека — если не все, то хотя бы касающиеся лично нас. От этого зависит наше выживание.

В двух одинаковых белых коробочках лежали кольца за восемь и пятнадцать тысяч долларов, платина и бриллианты. Большой камушек — ноль восемь, маленький — ноль пятьдесят четыре карата. Tiffany. Нет, надо же — двадцать три тысячи долларов! Это сколько раз мне надо хвост напрягать, подумала я почти что с классовой ненавистью. И, самое главное, он ничего от меня не хотел. Кроме телефона. Он сказал, что летит на север и позвонит, когда вернется — через два дня.

Купить кольца было непросто. Продавщица не решалась сама осуществить такую серьезную трансакцию. Кассирша тоже.

— Без менеджера не могу, — говорила она.

Она произносила слово «менеджер» с ударением на второе «е» — так что слово отчетливо разбивалось на «минет» и «жир». Я не выношу слова «минет», но это было смешно и вполне в духе народных этимологии: вот так Родина пакует наши брильянты в классовую ненависть.

Только оказавшись у себя на Битце, я поняла, как устала — у меня даже не было сил проверить электронную почту. Я проспала до середины следующего дня. Мне снились подозрительные борхесианские сны про оборону крепости — что-то похожее на штурм города во время восстания Желтых повязок. Я была среди обороняющихся и метала со стены тяжелые дротики.

Не надо объяснять мне символику, я терпеть этого не могу. В двадцатых годах прошлого века я сама развлекалась тем, что сводила с ума романтических красных фрейдистов, рассказывая им выдуманные сны: «А потом наши хвосты отвалились, и нам сказали, что они лежат в кокосовом орехе, который висит над водопадом». Если я кидаю во сне дротики, это не значит, что я не отдаю себе отчета в символическом значении происходящего. Или, тем более, что я его отдаю. Я все эти отчеты давно сдала на вечное хранение, так пыли меньше.

После отдыха голова у меня работала ясно и четко, и первым, о чем я подумала, был финансовый аспект происходящего. Мой личный индекс нежно зеленел: два кольца стоили в магазине двадцать три тысячи, а значит, продать их можно было тысяч за пятнадцать.

Но продавать было жалко — за последние сто лет мне редко дарили такие красивые безделушки. В Советской России с этим было строго. Даже в поздние брежневские времена дела обстояли так: если в ювелирный магазин с улицы заходил мужик с авоськой и покупал брошку за тридцать тысяч рублей, про это неделю с негодованием писала вся центральная пресса, задаваясь вопросом, куда смотрят компетентные органы. Тридцать тысяч застойных рублей были безумные деньги, верно. Но зачем тогда клали эту брошку на витрину? В качестве приманки? Тогда хотя бы понятно становится негодование прессы — положили приманку, а рыбка ее съела и уплыла.

Так, во всяком случае, шептал с жарким хохотом в мое ухо директор Елисеевского гастронома, который мне эту брошку подарил. Он был осторожным человеком, но страсть сделала его романтиком. Беднягу расстреляли, и мне было его жалко, хотя надеть брошку я так и не сумела себя заставить. Это был уникальный пример советского китча: бриллиантовые колосья вокруг изумрудных огурцов и рубиновой свеклы. Вечное напоминание о единственной битве, которую проиграла Советская Россия — битве за урожай…

Налюбовавшись кольцами, я решила проверить электронную почту. Письмо в ящике было только одно, зато очень приятное — от сестрицы Е Хули, которую я не видела целую вечность.

«Привет, рыжая.

Как поживаешь? По-прежнему занимаешься нравственным самоусовершенствованием? Ищешь выход из лабиринтов иллюзорного мира? Так хочется, чтобы его нашел хоть кто-то из нашей большой непутевой семьи.

А я в этих лабиринтах совсем заблудилась. Я до сих пор в Таиланде, только уехала наконец из Паттайи. Море за последние тридцать лет стало совсем грязное. Кроме того, конкуренция со стороны местных женщин такая, что зарабатывать лисьим промыслом все труднее. Здесь все вывернуто наизнанку: если в большинстве стран радуются, когда рождается мальчик, здесь радуются девочке и говорят дословно следующее: „Как хорошо, у нас родилась дочка, значит, мы не будем голодать в старости!“ Услышав такое, Конфуций повесился бы на собственной косичке.