Священная книга оборотня - Страница 58

Больше того, я поняла, что делала это всегда. Скрытый поток гипнотической энергии, который я посылала в окружающий мир, не менялся так давно, что совсем перестал восприниматься: так бывает с жужжанием холодильника, которое замечаешь, когда оно вдруг стихает. Я проследила за лучом — на кого направлено внушение? — и поняла, что оно направлено… на меня саму.

BANG, как пишут в комиксах.

Контроль не изменил мне в эту минуту. Я по-прежнему ясно осознавала происходящее — и вокруг, и в собственном уме. Один из моих внутренних голосов громовым басом повторил слова Лаэрта, сказанные Гамлету после рокового удара рапиры:

— Всей жизни у тебя на полчаса…

— А почему полчаса? Что за яд был на рапире? — поинтересовался другой голос.

— Интересно было бы обсудить это с шекспироведом Шитманом, — заметил третий, — только он, бедняга, уже не с нами…

— Вот скоро и обсудишь! — рявкнул четвертый.

Мне стало страшно: у лис есть поверье, что перед смертью они видят истину, а потом все их внутренние голоса начинают говорить одновременно. Неужели? Нет, подумала я, только не сейчас… Но у меня не было гамлетовских тридцати минут. Было от силы тридцать секунд, и они быстро истекали.

Лес кончился. Тропинка оборвалась на опушке, вдоль которой, как всегда, гуляли женщины с колясками из окрестных домов. Меня заметили; раздался визг и крики. Из последних сил я пронеслась мимо гуляющих, увидела другую тропу, ведущую обратно в лес, и свернула на нее.

Но тело уже изменяло мне. Я почувствовала боль в ладонях, разогнулась и побежала на задних лапах — собственно, уже не на лапах, а на обыкновенных девичьих ножках. Потом я наступила на какую-то особенно колючую шишку, пискнула и упала на колени.

Подъехав ко мне, милиционеры спешились. Один из них взял меня за волосы и развернул лицом к себе. Его лицо вдруг исказилось яростью. Я узнала его — это был спинтрий из отделения милиции, куда я ходила на субботник. Он меня тоже узнал. Минуту мы глядели друг другу в глаза. Глупо рассказывать непосвященному, что происходит в такую минуту между лисой и человеком. Такое можно только пережить.

«Вот ведь дура, — думала я обреченно, — есть же пословица — не е… где живешь, не живи, где е… Сама во всем виновата…»

— Ну, попалась, стерва? — спросил милиционер.

— Ты ее знаешь? — спросил второй.

— А то. Она у нас субботник отрабатывала. У меня с тех пор герпес на жопе не проходит.

Милиционер демонстрировал редкостную даже для своего вида неспособность к пониманию причинно-следственных связей, но смешно мне не было. Будут бить, подумала я. Все повторяется, как тогда под Мелитополем… Может быть, я и правда до сих пор еще там, а все остальное просто сон?

Вдруг рядом оглушительно жахнул выстрел. Я подняла глаза.

На дорожке стоял Александр в своем идеально отутюженном сером кителе, с дымящимся пистолетом в руке и черным свертком под мышкой. Я не заметила, когда и как он там появился.

— Оба ко мне, — сказал он.

Милиционеры послушно пошли к нему — как кролики к удаву. Одна из лошадей нервно заржала и встала на дыбы.

— Не бойся, не бойся, — прошептала я, — не съедят.

Это, впрочем, было авансом с моей стороны: Александр не делился со мной планами. Когда милиционеры приблизились, он спрятал пистолет в кобуру и тихо что-то сказал, мне показалось — «доложить обстановку». Выслушав их, он заговорил сам. Я больше ничего не разобрала, но все было понятно из жестикуляции. Сначала он держал правую ладонь обращенной вверх, словно подбрасывая на ней небольшой предмет. Потом он повернул ладонь вниз и сделал несколько круговых движений, трамбуя что-то невидимое. На милиционеров это подействовало самым волшебным образом — повернувшись, они пошли прочь, забыв не только про меня, но и про лошадей.

Александр несколько секунд глядел на меня с любопытством, затем подошел и протянул мне черный сверток. Это было мое платье. В него было что-то завернуто. Развернув его, я увидела курочку. Она уснула. Мне стало так грустно, что на глаза навернулись слезы. Дело было не в сентиментальности. Совсем недавно мы были одним целым. И эта маленькая смерть казалась наполовину моей.

— Одевайся, — сказал Александр.

— Зачем ты… — я показала на курочку.

— Что, надо было отпустить?

Я кивнула. Он развел руками:

— Ну тогда я вообще ничего не понимаю.

Конечно, упрекать его было глупо.

— Нет, извини. Спасибо, — сказала я. — За платье и вообще.

— Слушай, — сказал он, — тебе не надо этого делать. Никогда.

— Почему?

— Ты только не обижайся, но ты не очень хорошо выглядишь. В смысле, когда становишься… Не знаю. В общем, не твое это.

— Почему нехорошо выгляжу?

— Какая-то ты облезлая. И на вид тебе можно дать лет триста, не меньше.

Я почувствовала, что краснею.

— Ясно. Типа баба за рулем, да? У тебя в каждом втором слове проглядывает отвратительный шовинизм самца…

— Давай только без этого. Я тебе правду говорю. Пол тут ни при чем.

Я быстро оделась и даже ухитрилась завязать разрезанную лямку в узелок над плечом.

— Куру возьмешь? — спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

— Тогда пошли. Машина сейчас подрулит. И завтра в двенадцать ноль-ноль будь готова на выход. Вылетаем на север.

— Зачем?

— Ты показала, как ты охотишься. А теперь посмотришь, как охочусь я.

*

Раньше я никогда не летала на таких самолетах, как этот «Гольфстрим Джет». Я даже их не видела — судьба не заносила меня на спецаэродромы для upper rat. Мне было не по себе оттого, что в салоне так мало людей — словно безопасность полета зависела от числа пассажиров.