Священная книга оборотня - Страница 77

К оглавлению

— А это уже категорический императив Канта.

— Я смотрю, у тебя все схвачено, — пробормотал он недовольно и пошел в лес.

После этого разговора я поняла, что надо срочно прийти ему на помощь. Следовало сделать это, не задев его самолюбия.

Когда он вернулся с прогулки по лесу и лег на циновку в углу моей комнатки, я сказала:

— Слушай, я тут диски перебирала, которые с собой успела взять. Оказывается, у нас кино есть, которого ты не видел.

— А на чем мы его будем смотреть? — спросил он.

— На моем ноутбуке. Экран маленький, зато качество хорошее. Сядем поближе.

Он некоторое время молчал. Потом спросил:

— А какое кино?

— «Любовное настроение», Вонг Карвай. Стилизация под Гонконг шестидесятых.

— И про что там?

— Прямо про нас, — сказала я. — Там двое живут в соседних комнатах. И постепенно проникаются нежностью друг к другу.

— Шутишь?

Я взяла коробку от DVD и прочла вслух короткую аннотацию:

«Су и Чоу снимают в доме соседние комнаты. Их супруги все время в отъезде. Чоу узнает сумочку Су, подаренную ей мужем. У его жены такая же. А Су узнает галстук Чоу, подаренный ему женой. У ее мужа такой же. Без слов понятно, что их супруги изменяют им друг с другом. Что делать? Может быть, просто погрузиться в сладкую музыку любовного настроения?»

— Я что-то ничего не понял, — сказал он. — Ну ладно, давай погрузимся…

Я поставила ноутбук на пол и вставила диск в дисковод.

Первые минут двадцать или около того он молча смотрел фильм, не проявляя никакой реакции. Я знала это кино наизусть, поэтому смотрела не столько на экран, сколько — краем глаза — на него. Он выглядел расслабленным и спокойным. Улучив минуту, я подвинулась к нему поближе, запустила лапу ему в шерсть и повернула его на бок, так, чтобы он лег хвостом ко мне. Не отрываясь от экрана, он тихо зарычал, но не сказал ничего.

Ничего себе фразочка — «тихо зарычал, но не сказал ничего». Но так и было. Стараясь не спугнуть его, я спустила джинсы, высвободила хвост, и…

Ах, какой это был вечер! Мы никогда не ныряли в бездну так глубоко. Раньше во время любовной галлюцинации я сохраняла память о том, где я и что происходит. А сейчас переживания были такими, что в некоторые моменты я совершенно переставала понимать, кто я на самом деле — гонконгская женщина с русским именем Су или русская лиса с китайским именем А Хули. Несколько раз я испытала самый настоящий ужас, как если бы купила билет на слишком крутые американские горки.

Причина была в Александре — теперь от него исходила такая мощная гипнотическая волна, что противостоять ей я не могла. Хоть ненадолго, но я становилась жертвой наваждения сама и проваливалась в иллюзию без остатка. Один раз он легонько куснул меня за мочку уха и сказал:

— Не кричи.

Я и не заметила, что кричала… Словом, это был полный улет. Теперь я понимала, что переживают наши клиенты каждый раз, когда мы пускаем хвост в дело. Действительно, у людей имелись причины относиться к нам настороженно. С другой стороны, если бы я знала, какие запредельные ощущения мы им дарим, я брала бы минимум втрое больше.

Когда все кончилось, я осталась лежать на циновке рядом с ним, постепенно приходя в себя. Я словно отлежала все тело — следовало дождаться, пока восстановится кровоток. Наконец я почувствовала, что могу говорить. Он к этому времени уже стал человеком.

— Тебе понравилось? — спросила я.

— Ничего. Хорошая оперативная работа. Я хотел сказать, операторская. И режиссер тоже не дурак.

— Нет, я не про фильм.

— А про что тогда? — спросил он и поднял бровь.

Я поняла, что он в хорошем настроении.

— Про это, Саша, про это.

— Если про это, то очень песня понравилась. Давай еще разик поставим?

— Какая именно песня?

— Пацан Лос Диас.

Я наморщила лоб.

— Чего?

— Ну там слова такие, — сказал он чуть смущенно. — Там, конечно, что-то другое, просто звучит похоже.

— Пацан? Где там? А, поняла. «Y asi pasan los dias y yo desesperando…» Это по-испански: «И так проходят дни, и я в отчаянии…»

— Да?

— А ты, наверно, думал, «мальчик хочет в Тамбов», часть вторая? Типа не попал пацан в Тамбов, пока был молодой, состарился и поет теперь о своей грусти.

— Все б тебе издеваться, — сказал он миролюбиво. — Так поставим? Или, может, лучше все кино по новой?

На следующий день мы посмотрели фильм еще раз, потом еще и еще. И каждый раз этот вихрь так же сладостно опустошал душу, как в самом начале. Мы долго отдыхали, лежа рядом. Мы не говорили — говорить было не о чем, да и не оставалось сил.

Мне нравилось класть на него ступни, когда он сворачивался в черный бублик, — для вида он иногда рычал, но я знала, что ему это так же приятно, как и мне. С какой нежностью я вспоминаю сейчас эти дни! Прекрасно, когда два существа находят способ принести друг другу счастье и радость. И каким ханжой надо быть, чтобы осуждать их за то, что они чем-то не похожи на других!

Сколько их было, этих блаженных мгновений отдыха, когда мы лежали на циновке, не в силах пошевелиться? Думаю, в сумме они дают вечность. Каждый раз время исчезало, и приходилось дожидаться, пока оно раскрутится до своей обычной скорости. До чего мудро устроена жизнь, думала я с ленивым удовлетворением, слушая, как поет нашу любимую песню Nat King Cole. Был такой большой, серый, грубый. Собирался солнце сожрать. И сожрал бы, наверное. А теперь лежит у моих ног мирная черная собачка, спокойная и тихая, и просит над ней не подтрунивать. Вот оно, облагораживающее влияние хранительницы очага. Отсюда и пошли цивилизация и культура. А ведь я даже не предполагала, что могу оказаться в этой роли.